Париж: графоманский рай

В Париже, чтобы написать книгу, не требуется воображения: можно просто ходить в одно и то же кафе, бар или ресторан в течение недели, и вот вам материал.

Попала я недавно в одно заведение, состоящее из барной стойки, музыкальной машины и курительной. Если немного поболтать с хозяйкой да покрутиться на десяти квадратных метрах между входом и туалетом, то можно составить прелюбопытнейшую картину ночной жизни Парижа. Сморщившиеся от курения интеллектуалы, спускающиеся из своих башен из слоновой кости, только чтоб купить туалетной бумаги и зайти выпить виски, хихикающие в углу хипстеры в безумных шляпах, откуда они тычут пальцем в персонажей этого паноптикума, какие-то люди, которым не хватило спальных мест на вокзале, девушки в туфлях от Лабутана…

Или и того проще — ездить в метро. У Кортасара, правда, уже есть рассказ о человеке, который придумывал себе маршрут с тремя пересадками, и если замечал кого то, кто менял линии в том же порядке, что и он — заговаривал с этим человеком, подразумевая беспрекословную близость душ. Но кто его читал? Да и не нужно сложностей — можно просто слушать. Ездить каждый день, в одно и то же время и наблюдать. Как же тут наблюдать, скажете вы, когда все пассажиры нежно прижимаются щекой к стеклу и тычут друг дружке зонтиком в живот? А вы достаньте наушники и поймете. Собственно, прислушиваться не надо — сложно не услышать, когда дыхание говорящего щекочет у вас за ухом.

Так, вчера я невольно подслушала разговор двух коллег, обсуждавших отпуска. Один из них объяснял, что у него на юге многочисленные бабушки с дедушками, которых надо объехать, потому как они уже сдают. Другой бы этим и ограничился, но мне повезло, рассказчик снабдил портреты семьи сотней сочных подробностей. Он вплел историю своего дяди, который проигрался в казино в Монако, взял деньги из кассы своей конторы, отсидел два года и потом, в возрасте 45 лет переехал жить к родителям. Потом герой моего романа посвятил весь вагон в интимные подробности личной жизни тёти, которая в 60 лет попала в аварию на скорости 180 км/час (где-то между Сан Рафаэлем и Сан Максимом), и в больнице влюбилась в медбрата и бросила ради него мужа, который… Тут я, не без сожаления, вышла.

Несмотря на мою веру в богатство палитры провидения, когда я слышу подобные рассказы, всегда подозреваю, что человек придумывает их на ходу. Скажем, когда одна моя соотечественница рассказывала очередному аборигену, восторгавшемуся ее французским, что ей давала уроки некая мадемуазель Одетт — престарелая девушка, которую сумасшедший отец привез семнадцати лет отроду в Киев, к корням и предкам, из Парижа, где она родилась. Все это происходило в годы, когда советская власть была в самом соку, и за бедной преподавательницей французского всю жизнь шпионили коллеги и люди, считавшиеся лучшими друзьями. Образ самой Одетт, язык, который она могла передать моей подруге, тогда еще ребенку, как олимпийский огонь, как эстафету — все это было так прекрасно, что я и сама начала поддакивать и добавлять мазков в описание быта француженки, оказавшейся под колпаком, ни минуты не сомневаясь, что все это выдумка, что учила Оля французский в школе у какой-то Марьиванны. Но нет. Была Одетт. И была, возможно, еще прекрасней и трагичней, чем мы тогда её рассказали.

Или вот тоже, коллега рассказала, ехала она как-то с работы на такси. Уставшая, время к одиннадцати шло, а таксист юный и любознательный. И так грамотно вопросы задает — сразу чувствуется, частенько возит соратников по цеху. Слово за слово, девушка раскрылась и стала объяснять водиле, что банки не исключительно воплощают извечное зло, но и, как почки, впитывают в себя весь мусор и гоняют чистую кровь по венам мировой экономики. А еще, что, благодаря скромным труженикам финансовых учреждений, прокладываются рельсы в Тибет, подводится электричество в труднодоступные районы, и не иссякает поток соевого соуса и вьетнамок в Европу. На этом месте ее рассказа, преисполненный энтузиазма, шофер повернулся и, не стесняясь резко изменить сюжет, предложил выйти за него замуж. Моя коллега, естественно отказалась. И от предложения взять визитку и в следующий раз тоже его вызвать, когда засидится на работе, тоже.

Тут бы история и закончилась. И ее даже не стоило бы рассказывать, потому как выходцы из солнечного Египта вообще склонны предлагать свои натруженные руки и пылающие сердца на каждом перекрестке. У меня самой не раз так спрашивали дорогу к Эйфелевой башне, потом жаловались на погоду, а потом уж и замуж невтерпеж. Ну, эта история не такая — у нее было продолжение, добавляющее её в скрижали новой мифологии.

Так вот, эта моя коллега, очередным образом придя домой после утомительных трудов на ниве продвижения реальной экономики, включила телевизор, и что же она видит? Новое реалити-шоу, в котором участвует злополучный таксист. Скаля белые зубы, этот проныра рассказывает о том, как подвозил какого-то продюсера… Не известно, сыграли ли они свадьбу, но «в телевизор» парня взяли.

Причем, даже совершенно не обязательно говорить по-французски. Вполне достаточно много пить. Так, один мой знакомый командировочный решил перед сном зайти в бар возле своей гостиницы, снятой в уютном и славящимся рафинированной публикой районе площади Пигаль. Уже очень скоро, вместо того, чтобы полировать презентацию на завтра, он бродил по Монмартру в компании какого-то потертого жизнью жителя пригородов, «вприхлебку» с Джонни Вокером. Его новый знакомый когда-то был влюблен в девушку, ставшую проституткой, и вот даже теперь, двадцать лет спустя, каждую пятницу он приезжает в Париж, который слишком дорог для простого почтальона (а может, каменщика, не важно), напивается в хлам, спит в своей машине и утром, окинув похмельным взглядом декорации своего романа, уезжает.

Вот такие или подобные сцены разыгрываются на каждом шагу и, учитывая, что каждый четвертый француз мечтает написать книгу, остаётся только порадоваться непреодолимой лени основной массы всех этих графоманов и помолиться за сохранность секвойных лесов!